В развитие дискуссии, начало которой было положено статьейСверре Дисена «Ведение маневренной войны в XXI веке», опубликованной в журнале «Экспорт вооружений», предлагаем вниманию читателей блога комментарий одного из высших офицеров НАТО, являющегося подписчиком журнала.
О революции в военном и гуманитарном деле
В своей статье о влиянии новых информационных технологий на развитие военного дела генерал Дисен дает краткий обзор эволюции природы маневренных боевых действий и размышляет о воздействии научно-технического прогресса, в первую очередь в сфере невоенных технологий, на ускорение процесса принятия решения через использование усовершенствованных средств обнаружения и объединенных в единую сеть средств связи.
Как англичанин, я мог бы поспорить с его видением первоистоков концепции «маневренной войны»: не останавливаясь на 1970-х годах прошлого века, я бы отправился прямиком в 1916-й. Именно во второй половине этого года состоялась кровопролитнейшая битва на Сомме, которая впоследствии подтолкнула английского военного историка и теоретика генерал-майора Фуллера (J.F.C. Fuller) к критическому переосмыслению методов позиционной войны на истощение и поиску новой стратегии, опирающейся на оперативный маневр.
О революции в военном и гуманитарном деле
В своей статье о влиянии новых информационных технологий на развитие военного дела генерал Дисен дает краткий обзор эволюции природы маневренных боевых действий и размышляет о воздействии научно-технического прогресса, в первую очередь в сфере невоенных технологий, на ускорение процесса принятия решения через использование усовершенствованных средств обнаружения и объединенных в единую сеть средств связи.
Как англичанин, я мог бы поспорить с его видением первоистоков концепции «маневренной войны»: не останавливаясь на 1970-х годах прошлого века, я бы отправился прямиком в 1916-й. Именно во второй половине этого года состоялась кровопролитнейшая битва на Сомме, которая впоследствии подтолкнула английского военного историка и теоретика генерал-майора Фуллера (J.F.C. Fuller) к критическому переосмыслению методов позиционной войны на истощение и поиску новой стратегии, опирающейся на оперативный маневр.
Полковник Фуллер, 1919 год (с) Institute for Historical Review
Джон Фредерик Чарльз Фуллер (John Frederick Charles Fuller, 1878-1966) встретил Первую мировую войну офицером штаба Войск в метрополии (Home Forces), затем продолжил ее в должности офицера штаба VII армейского корпуса во Франции; в декабре 1916 года подполковник Фуллер получает назначение в штабе вновь образованного в составе британской армии рода войск – танковых (Танковый корпус - Tank Corps); спланировал первую танковую атаку, которая прорвала германский фронт, обеспечив союзникам победу при Камбре 20 ноября 1917 года; к концу Первой мировой войны – начальник штаба Танкового корпуса; генерал-майор (1930) Фуллер вышел в отставку в 1933 году; еще в период обучения в Военном училище Сэндхёрст (Royal Military College, Sandhurst) получил кличку Бони (Boney) по аллюзии с другим стратегом – Наполеоном Бонапартом.
[Битва на Сомме – поворотный момент в истории Первой мировой войны. Битва состоялась с 1 июля по 18 ноября 1916 года на севере Франции по обоим берегам реки Сомма. Союзники добились победы над немцами с ограниченными результатами: оборона последних была продавлена на фронте 35 км и в глубину до 10 км. За четыре с половиной месяца боев с обеих сторон было убито и ранено более 1 млн человек. После этой битвы стратегическая инициатива полностью перешла от Центральных держав к Антанте. В битве на Сомме впервые в мире были применены танки: несмотря на их техническое несовершенство и ошибки в тактике действий, результат был впечатляющим и показал перспективность этого вида оружия – bmpd].
Логика процесса принятия решения, более известного как цикл управления (OODA loop) Джона Бойда (John Richard Boyd), была впервые сформулирована последним еще в лейтенантские годы в военном небе Кореи.
[Эта концепция была отточена майором Бойдом в 1960-е годы в Центре боевого применения истребительной авиации (USAF Fighter Weapons School) на авиабазе Неллис (Nellis Air Force Base) и окончательно оформлена в виде научной теории в ходе работы полковника Бойда над первыми летными тренажерами по заданию NASA в начале 1970-х годов – bmpd].
[Битва на Сомме – поворотный момент в истории Первой мировой войны. Битва состоялась с 1 июля по 18 ноября 1916 года на севере Франции по обоим берегам реки Сомма. Союзники добились победы над немцами с ограниченными результатами: оборона последних была продавлена на фронте 35 км и в глубину до 10 км. За четыре с половиной месяца боев с обеих сторон было убито и ранено более 1 млн человек. После этой битвы стратегическая инициатива полностью перешла от Центральных держав к Антанте. В битве на Сомме впервые в мире были применены танки: несмотря на их техническое несовершенство и ошибки в тактике действий, результат был впечатляющим и показал перспективность этого вида оружия – bmpd].
Логика процесса принятия решения, более известного как цикл управления (OODA loop) Джона Бойда (John Richard Boyd), была впервые сформулирована последним еще в лейтенантские годы в военном небе Кореи.
[Эта концепция была отточена майором Бойдом в 1960-е годы в Центре боевого применения истребительной авиации (USAF Fighter Weapons School) на авиабазе Неллис (Nellis Air Force Base) и окончательно оформлена в виде научной теории в ходе работы полковника Бойда над первыми летными тренажерами по заданию NASA в начале 1970-х годов – bmpd].
Бойд рассуждает – и в этом смысле упомянутый мной выше исторический прецедент более чем релевантен – о системных ограничениях к восприятию достижений научно-технического прогресса в объеме, позволяющем перейти к новым парадигмам в военном деле, а не в пределах улучшения отдельных характеристик имеющихся образцов вооружения и военной техники. Именно в силу этих ограничений британская армия – одной из последних в ряду армий великих держав – приняла концепцию маневренных боевых действий, разработанную ее же собственными военными теоретиками. Уж слишком велико было сопротивление институциональным реформам со стороны носителей устоявшихся интересов в существующих структурах и их сторонников.
[В период между обеими мировыми войнами Джон Фуллер опубликовал ряд военно-теоретических работ, в которых, критически переосмыслив линейную стратегию сплошного фронта периода Первой мировой войны, обратился к вопросам применения в будущей войне таких высокоподвижных средств, как танки и авиация. В 20-х годах прошлого века Фуллер получил известность как один из создателей теории ведения войны «малыми профессиональными армиями», оснащенными новейшей техникой – bmpd].
Развитие теории маневренной войны в межвоенный период и применение на практике ее положений в годы Второй мировой войны стало предметом деятельности возрожденной германской армии и, с течением времени, Красной армии, достижения которых подвели британских военных к осознанию необходимости перемен.
Это затрагивает весьма интересный вопрос о том, как разные государства используют достижения научно-технического прогресса, поскольку признание прорывных достижений в области науки и техники и использование их в практической деятельности дают преимущество одной из двух противоборствующих сторон, предопределяя победителя и проигравшего. Для того, чтобы получить доступ к достижениям научно-технического прогресса и придать импульс дальнейшему развитию тех их аспектов, которые в наибольшей степени способствуют успеху вооруженной борьбы, государство должно быть больше чем потребителем достижений, привносимых прогрессом в области науки техники, оно должно опираться на здоровую диверсифицированную научно-техническую базу. Исторический опыт свидетельствует о том, что радикальные достижения в области науки и техники чаще всего и с наибольшим успехом появляются в тех отраслях, которые в наименьшей степени подвержены государственному регулированию. В качестве примера можно привести экономическую модель свободного рынка, действующую в США, которая в беспрецедентной степени способствовала формированию современной научно-технической среды в этой стране. Это, однако, не отменяет важности институциональных связей между государством, с одной стороны, и наукой и образованием, с другой стороны. Финансирование научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР), внедрение достижений науки и техники и их адаптация к требованиям в реальной жизни – дело весьма затратное, как впрочем и высвобождение их из-под пресса действующей военной бюрократии и носителей групповых интересов. Оздоровлению научно-технического прогресса в немалой степени способствовало бы известная «демилитаризация» НИОКР, проводимых под эгидой военных ведомств. Финансируемые военными НИОКР всего лишь способствуют проведению академической наукой исследований в более широком предметном спектре, но не заменяют их. Как следствие, стоимостные издержки существенно возрастают.
[В период между обеими мировыми войнами Джон Фуллер опубликовал ряд военно-теоретических работ, в которых, критически переосмыслив линейную стратегию сплошного фронта периода Первой мировой войны, обратился к вопросам применения в будущей войне таких высокоподвижных средств, как танки и авиация. В 20-х годах прошлого века Фуллер получил известность как один из создателей теории ведения войны «малыми профессиональными армиями», оснащенными новейшей техникой – bmpd].
Развитие теории маневренной войны в межвоенный период и применение на практике ее положений в годы Второй мировой войны стало предметом деятельности возрожденной германской армии и, с течением времени, Красной армии, достижения которых подвели британских военных к осознанию необходимости перемен.
Это затрагивает весьма интересный вопрос о том, как разные государства используют достижения научно-технического прогресса, поскольку признание прорывных достижений в области науки и техники и использование их в практической деятельности дают преимущество одной из двух противоборствующих сторон, предопределяя победителя и проигравшего. Для того, чтобы получить доступ к достижениям научно-технического прогресса и придать импульс дальнейшему развитию тех их аспектов, которые в наибольшей степени способствуют успеху вооруженной борьбы, государство должно быть больше чем потребителем достижений, привносимых прогрессом в области науки техники, оно должно опираться на здоровую диверсифицированную научно-техническую базу. Исторический опыт свидетельствует о том, что радикальные достижения в области науки и техники чаще всего и с наибольшим успехом появляются в тех отраслях, которые в наименьшей степени подвержены государственному регулированию. В качестве примера можно привести экономическую модель свободного рынка, действующую в США, которая в беспрецедентной степени способствовала формированию современной научно-технической среды в этой стране. Это, однако, не отменяет важности институциональных связей между государством, с одной стороны, и наукой и образованием, с другой стороны. Финансирование научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР), внедрение достижений науки и техники и их адаптация к требованиям в реальной жизни – дело весьма затратное, как впрочем и высвобождение их из-под пресса действующей военной бюрократии и носителей групповых интересов. Оздоровлению научно-технического прогресса в немалой степени способствовало бы известная «демилитаризация» НИОКР, проводимых под эгидой военных ведомств. Финансируемые военными НИОКР всего лишь способствуют проведению академической наукой исследований в более широком предметном спектре, но не заменяют их. Как следствие, стоимостные издержки существенно возрастают.
…
Доля расходов на науку в валовом внутреннем продукте государств мира,
по данным Организации экономического сотрудничества и развития (OECD)
Альтернативой подобному подходу может быть стратегия альянсов, опирающаяся на преимущества коллективного финансирования, как это имеет место в Европейском союзе, или на финансовые возможности старшего партнера, который может себе позволить требуемый уровень финансирования исследований. Но и этот подход имеет свою цену в виде деградации национальной научно-производственной базы с последующей утратой контроля над «стратегическими» отраслями промышленности. Свидетельством последнего является упадок военного сегмента британской авиационной промышленности в период после окончания Второй мировой войны как плата за доступ к достижениями научно-технического прогресса в США. При этом, взвешивая результаты и цену подобного партнерства, нельзя забывать о том, что при ином (протекционистском) походе в жертву были бы принесены интересы военных, что еще менее желательно.
Таким образом, государство может поскользнуться дважды: либо попытавшись огосударствить, забюрократизировать и милитаризовать фундаментальную науку, либо не сумев инвестировать в нее в потребных объемах. Все государства с централизованным управлением экономикой, как правило, становились жертвой первого подхода и были вынуждены в значительной степени полагаться на промышленный шпионаж в качестве компенсаторного механизма отставания в научных исследованиях. Другая группа государств – и, к сожалению, Великобритания относится к их числу – стала жертвой недофинансирования фундаментальной науки. Вообще, похоже, военные и политики крайне редко способны осознать потенциал научных исследований. Им сплошь и рядом не хватает глубины ума и эксцентричности («заскока»), чтобы представить себе возможные результаты этих исследований; всё, что они могут себе представить, ограничено их эмпирическим опытом. Однако наибольшую неудачу терпит человечество в целом: любому обществу свойственны институциональное сопротивление переменам, нежелание отставить в сторону привычные объекты вложения интеллектуальных, материальных и культурных ресурсов и принять новую инвестиционную парадигму. И если от первых двух ошибочных походов можно застраховаться через либерализацию экономики и финансирование научных исследований, то преодоление последнего из упомянутых выше обстоятельств требует имманентной гибкости и адаптивности, чему государственные институты инстинктивно противятся, поскольку видят в этом угрозу своей сущности и предназначению. Таким образом, преодоление этого вызова представляется куда более сложным, нежели двух первых.
И, наконец, касаясь специфичности модели, предложенной генералом Дисеном для обеспечения обороноспособности скандинавских государств, смею предположить, что она неуместна, как и всякая попытка угадать будущее. Но особенно она неуместна в наш век с его «диффузным» характером принятия решений, «ройными» («стайными») технологиями и искусственным интеллектом, которые превращают угадывание будущего в крайне затруднительное занятие. Тем не менее, исповедуемый Дисеном принцип – всякая новая система вооружения имплицитно уязвима – в полной мере корректен. Но это еще полбеды: противная сторона тоже не бездействует и со временем вырабатывает методы противодействия. Например, вовсе необязательно пересекать протяженную и труднодоступную линию государственной границы Норвегии, чтобы вывести страну из игры посредством операций в киберпространстве или в ходе информационной войны. Любое высокоточное оружие бесполезно, если ваш противник не объявлял вам войны, действует не напрямую, а опосредованно или преднамеренно использует ваши законодательные и нравственные ограничения в применении летального оружия. История изобилует примерами неспособности великих держав возобладать над своими противниками в конфликтах низкой интенсивности. Да что там далеко ходить?! Возьмем пример из истории моей родной Великобритании – ядерной державы с развитой системой разведывательных и специальных служб – которая, по сути, вынужденно утратила контроль над одним из своих регионов – Северной Ирландией. Это произошло после того, как бомбисты Ирландская Республиканская Армия (ИРА) изменили стратегию вооруженной борьбы, перенеся направление главного удара с британских сил безопасности в самой Северной Ирландии, что было вполне приемлемой ценой для нескольких поколений политиков, на объекты в Лондоне, который был определен ими как «центр оперативной (боевой) устойчивости» (centre of gravity) британского государства. Резкий рост страховых издержек, гарантированных правительством Ее Величества, стал тем самым рычагом, с помощью которого ИРА изменила политику Великобритании. В одночасье затухающая было борьба с более сильным в военно-техническом отношении противником привела к политическому компромиссу.
Это вполне может стать основным доводом в пользу рассуждений генерала Дисена и вместе с тем главным их ограничителем: он прав в том, что касается использования преимуществ вновь открывающихся военно-технических обстоятельств, которые могут породить новую парадигму в теории военного искусства, но он пишет о ведении войны, а не о победе в ней. Исход вооруженного противоборства сторон будет предопределен безграничной сложностью отношений между людьми, при этом будущую стабильность будут формировать способность постичь природу гуманитарного ландшафта и понимание культурно-исторических особенностей политического процесса, приведшего к конфликту. Рои (стаи) роботов-андроидов, управляемых децентрализовано, могут способствовать решению чисто военных задач по выводу из строя вооружения, военной техники противника и объектов инфраструктуры, истощению его ресурсов, но они не в состоянии принудить противника к миру. А именно мир, в конечном итоге, и есть эвентуальная цель всякого акта насилия, как части политического процесса. Если ускорение темпов научно-технического прогресса позволит нам достичь этой цели, не прибегая к задействованию уже развернутой группировки войск и сил, тогда действительно можно говорить о новой парадигме в теории военного дела. И, не исключено, мы стоим на пороге этой подлинной революции – но уже не в военном, а в гуманитарном деле (revolution in human affairs).
И, наконец, касаясь специфичности модели, предложенной генералом Дисеном для обеспечения обороноспособности скандинавских государств, смею предположить, что она неуместна, как и всякая попытка угадать будущее. Но особенно она неуместна в наш век с его «диффузным» характером принятия решений, «ройными» («стайными») технологиями и искусственным интеллектом, которые превращают угадывание будущего в крайне затруднительное занятие. Тем не менее, исповедуемый Дисеном принцип – всякая новая система вооружения имплицитно уязвима – в полной мере корректен. Но это еще полбеды: противная сторона тоже не бездействует и со временем вырабатывает методы противодействия. Например, вовсе необязательно пересекать протяженную и труднодоступную линию государственной границы Норвегии, чтобы вывести страну из игры посредством операций в киберпространстве или в ходе информационной войны. Любое высокоточное оружие бесполезно, если ваш противник не объявлял вам войны, действует не напрямую, а опосредованно или преднамеренно использует ваши законодательные и нравственные ограничения в применении летального оружия. История изобилует примерами неспособности великих держав возобладать над своими противниками в конфликтах низкой интенсивности. Да что там далеко ходить?! Возьмем пример из истории моей родной Великобритании – ядерной державы с развитой системой разведывательных и специальных служб – которая, по сути, вынужденно утратила контроль над одним из своих регионов – Северной Ирландией. Это произошло после того, как бомбисты Ирландская Республиканская Армия (ИРА) изменили стратегию вооруженной борьбы, перенеся направление главного удара с британских сил безопасности в самой Северной Ирландии, что было вполне приемлемой ценой для нескольких поколений политиков, на объекты в Лондоне, который был определен ими как «центр оперативной (боевой) устойчивости» (centre of gravity) британского государства. Резкий рост страховых издержек, гарантированных правительством Ее Величества, стал тем самым рычагом, с помощью которого ИРА изменила политику Великобритании. В одночасье затухающая было борьба с более сильным в военно-техническом отношении противником привела к политическому компромиссу.
Это вполне может стать основным доводом в пользу рассуждений генерала Дисена и вместе с тем главным их ограничителем: он прав в том, что касается использования преимуществ вновь открывающихся военно-технических обстоятельств, которые могут породить новую парадигму в теории военного искусства, но он пишет о ведении войны, а не о победе в ней. Исход вооруженного противоборства сторон будет предопределен безграничной сложностью отношений между людьми, при этом будущую стабильность будут формировать способность постичь природу гуманитарного ландшафта и понимание культурно-исторических особенностей политического процесса, приведшего к конфликту. Рои (стаи) роботов-андроидов, управляемых децентрализовано, могут способствовать решению чисто военных задач по выводу из строя вооружения, военной техники противника и объектов инфраструктуры, истощению его ресурсов, но они не в состоянии принудить противника к миру. А именно мир, в конечном итоге, и есть эвентуальная цель всякого акта насилия, как части политического процесса. Если ускорение темпов научно-технического прогресса позволит нам достичь этой цели, не прибегая к задействованию уже развернутой группировки войск и сил, тогда действительно можно говорить о новой парадигме в теории военного дела. И, не исключено, мы стоим на пороге этой подлинной революции – но уже не в военном, а в гуманитарном деле (revolution in human affairs).
Перевод Центра АСТ